Рубрика: Логика эмоций

Можно ли «поверить алгеброй гармонию»? Этот вопрос означает: можно ли сформулировать систему правил, которая позволит без участия человека как эксперта, например на компьютере, повторить восприятие и сотворение красоты? Из нашей теории следует, что, конечно, можно. Тот, кто следил за ходом повествования, скорее всего, уже представляет, как это сделать. Сейчас хотелось бы акцентироваться на другом. Почему, говоря о поиске законов красоты, говорят о гармонии? Чем гармония отличается от красоты? Ведь если в языке существуют два разных слова, то значит, в стоящих за ними обобщениях есть некая разница. В Большой советской энциклопедии дается следующее определение: «Гармония — соразмерность частей и целого, слияние различных компонентов объекта в единое органическое целое. В гармонии получают внешнее выявление внутренняя упорядоченность и мера бытия». «Мера бытия» — звучит красиво и загадочно. Определение, надо сказать, совершенно бесполезное, но в нем видна та зацепка, которая выделяет гармонию внутри красоты. Мы называем гармоничным то красивое, где видим следы хоть какой-нибудь закономерности. Мы относим к гармонии, например:

• Звучание нескольких звуков, частоты которых связаны определенной пропорцией.
• Образы, в которых есть хоть какая-то симметрия.
• Соотношения размеров, подчиненных некому правилу, например золотому сечению.

И если красота для нас — это все хорошее, но непонятное, то гармоничное — это такое красивое, где есть хоть какой-то намек на систему. При этом мы знаем, что закономерность, которая эту систему определяет, не имеет обратной силы, то есть далеко не все, что подчиняется этой закономерности, воспринимается как красивое. Но наличие хоть какой-то зацепки для объяснения выделяет для нас этот класс явлений в отдельное обобщение.

Так что же такое гармония? Приобретая опыт, мы связываем самые различные признаки с тем, какое при этом испытываем состояние. Если какой-то признак коррелирует с одним из состояний «хорошо» или «плохо», то этот признак начинает сам вызывать соответствующее состояние, то есть становится привлекательным или непривлекательным. Это общий путь формирования эмоций. Но на этом пути неизбежно формируются два очень интересных глобальных обобщения, имеющих эмоциональную окраску:

• Обобщение правильности.
• Обобщение пользы.

Гармония правильности

Опыт, который получает любой человек, говорит, что когда явления протекают так, как должно быть, – это нормально, а вот отклонение от нормы — чаще всего ни к чему хорошему не ведет. «Как должно быть» – означает соответствие определенному усреднению, свойственному тому классу явлений, к которому «как должно быть» применяется. Если мы проанализируем собственный жизненный опыт, то легко обнаружим, что большая часть наших неприятностей действительно связана с нарушением привычного хода вещей. В шуме двигателя появился новый звук, жена стала чуть позже возвращаться, сосед начал отводить глаза, директор впервые собрал всех и сказал, что поводов для волнения нет. Правда, и многое хорошее тоже связано с нарушением привычного уклада, но статистика говорит, что неприятности все же более вероятны. Судебный пристав на пороге скорее к напоминанию о долгах, чем к известию о внезапном наследстве.

Сидит программист глубоко в отладке.

Подходит сынишка:

— Папа, почему солнышко каждый день встает на востоке, а садится на западе?

— Ты это проверял?

— Проверял.

— Хорошо проверял?

— Хорошо.

— Работает?

— Работает.

— Каждый день работает?

— Да, каждый день.

— Тогда ради бога, сынок, ничего не трогай, ничего не меняй!!!

Опыт формирует обобщение «соответствие норме» и наделяет его эмоциональной окраской. Сформировавшись, это обобщение начинает оценивать все явления, для которых у нас есть опыт того «как должно быть». Эта оценка появляется независимо от того, имеет ли это целесообразность для конкретного типа ситуаций. Это означает, что мы испытываем эмоции и там, где отсутствие гармонии правильности указывает нам на потенциально «опасные» ситуации, и там, где это никак не связано с последствиями, которые могут нас огорчить. В силу особенностей своего формирования, гармония правильности влияет на состояние не столько удовольствием от ее соблюдения, сколько неудовольствием при нарушении.

В каждом классе явлений отклонение от среднего воспринимается нами как нарушение гармонии. Но надо иметь в виду, что отклонение может быть связано и с наличием положительных качеств, оценка которых может компенсировать выпадение из гармонии. Кроме того, оценка отклонения зависит от того, к какому классу явлений мы относим текущий случай. Например, слишком высокий рост у человека воспринимается как недостаток, но если это баскетболист, то отношение к росту резко меняется. Аналогично, такой недостаток, как излишняя полнота, не воспринимается негативно ни у поваров, ни у борцов сумо.

Симметрия. Многое, что относится к гармонии правильности, связано с симметрией. Так как для многих явлений свойственно соблюдение определенного вида симметрии, то ее нарушение воспринимается как отклонение от нормы и, соответственно, как отсутствие гармонии. Например, практически все живые существа симметричны, в связи с этим несимметричность воспринимается нами как «плохой» признак. Но если нарушение симметрии — норма, то это уже не раздражает нас. Так, сабля на боку кавалериста воспринимается нами совершенно гармонично.

Так как симметрия – это очень наглядная закономерность, а гармония — это то красивое, что связано с наличием какой-либо системы, то неудивительно, что мы воспринимаем симметрию как один из основных признаков гармонии.

Гармонично – это не то, что просто симметрично, а то, что «как у всех»

Гармония хаоса. Отсутствие системы – тоже система. Мы можем находить закономерность не только в упорядоченности, но и в характере распределения случайного. Поэтому мы относим многие образы к гармонии даже при кажущемся полном отсутствии закономерности.

Иван Айвазовский. «Хаос» («Сотворение мира»)

Когда мы воспринимаем что-либо как «гармонию хаоса», то в этом присутствуют два мотива. Во-первых, мы находим определенную систему в характере распределения случайных признаков, что, собственно, позволяет нам отнести это к гармонии. А во-вторых, степень гармоничности оцениваемого объекта определяется соответствием среднему, то есть характер случайного распределения должен быть такой же, какой свойственен этому классу явлений.

Когда в абстрактной живописи наш мозг улавливает определенные закономерности — как закономерности форм, так и закономерности случайного распределения, — то мы с удивлением признаем, что вполне можем отнести это к гармонии.

Василий Кандинский. Изображение с зеленым центром

Гармония пользы

Когда мы берем в руки палку, мы очень быстро понимаем, удобна ли она для тех задач, что нам предстоит решить. Слишком длинная палка неудобна, так как тяжела, неточна при манипуляциях и может не соответствовать размерам доступного пространства. Слишком короткая палка не позволяет комфортно добраться до цели. Выясняется, что для каждой задачи существует оптимальный размер палки. С жизненным опытом приходит способность в каждой ситуации оценивать, насколько удобен предмет или комфортно явление для решения стоящих перед нами задач. Обобщение, объединяющее все подобного рода оценки, — это обобщение пользы (удобства, функциональности). Удобные сущности – это те, взаимодействие с которыми несет нам положительное состояние, неудобные – которые вызывают недовольство. Вся наша жизнь пронизана множеством признаков, которые соответствуют явлениям удобным и неудобным. Опыт, который мы приобретаем, заставляет нас эмоционально реагировать на эти признаки. Так как для многих признаков достаточно легко найти качественное объяснение того, отчего они нам нравятся или не нравятся, то мы относим эти проявления красоты к гармонии. Необъяснимость, свойственная красоте, остается в количественной оценке. Понимая, что что-то нам нравится в целом, мы не можем угнаться за мозгом, который способен неосознанно оценить количественную степень удобства.

Например, мы все имеем жизненный опыт того, как сопротивление воздуха зависит от формы предметов. Поэтому для всего того, что должно быстро перемещаться в атмосфере, гармоничной нами воспринимается форма обтекаемая. Чем больше наш опыт в этой области, тем точнее мозг оценивает нюансы очертаний. И совершенно не случайно авиаконструкторы говорят, что некрасивый самолет не полетит. Они не шутят, они констатируют.

Миг-29 – фантастически красив

Представление людей о красоте самолетов определяется их видимой функциональностью и аэродинамикой очертаний. То есть тот самолет красив, что совершенен. Но не заложенное от природы знание «правильных» форм определяет наше представление о совершенстве и, соответственно, о красоте, а обобщение опыта того, как выглядит все то, что восхищает нас своей работой.

Гармония пользы поддается непосредственному математическому расчету. Оптимальные аэродинамические формы, рассчитанные на компьютере, воспринимаются нами как красивые, так как идеально соответствуют нашему опыту.

Четные числа в английском языке называются словом even. В значении прилагательного even используется как: ровный, четный, равномерный, равный, гладкий, одинаковый, уравновешенный, целый, на одном уровне, однообразный, справедливый, сходный, тот же самый, беспристрастный, монотонный, размеренный.

Нечетные числа – odd. Прилагательное odd: нечетный, странный, лишний, необычный, случайный, непарный, чудной, разрозненный, эксцентричный, свободный, добавочный, незанятый, остающийся.

Русское чет – нечет, можно толковать как «правильный счет – неправильный счет». Близкие к словам чет и четный слова – зачетный, четкий, несущие нагрузку «правильный».

К чему такое филологическое изыскание? А к тому, что четные числа удобнее нечетных. Четное количество предметов можно поделить пополам, а нечетное нельзя. В свете того, о чем мы говорили, не удивительно, что четность – это признак гармоничности. Но удивительно, хотя и полностью соответствует нашей теории, то, что я давно заметил на себе. Я стараюсь так выставлять громкость на любой аппаратуре, чтобы ей соответствовало четное число, даже если разница на слух будет незаметна.

Сочетание эмоций

Эмоции, как деньги, тоже «не пахнут». Состояние «хорошо – плохо» ничего не говорит об эмоциях, которые его вызвали. Когда переживания достаточно сильны, мы, как правило, можем связать наше состояние с причиной и понять, какая эмоция задает тон. Но все становится сложнее, если эмоции слабы и многочисленны. Любая самая привычная ситуация содержит в себе множество оценок. Эти оценки создают общее состояние комфорта или дискомфорта. За такой суммарной оценкой мы обычно даже не пытаемся анализировать отдельные эмоций. Когда мы говорим об уютном помещении, мы не отдаем себе отчета в том, что наше восприятие уюта определяется совокупностью страхов и предвкушений, созданных всеми деталями обстановки. Когда мы говорим об общей гармоничности или негармоничности происходящего, мы всегда имеем дело с одновременной оценкой множества разнообразных признаков.

Рисунок 31. «Живой» порядок

Даже самый простой интерьер (рисунок 31) содержит массу оценок, создающих общее впечатление. Например:

• Ровные поверхности – следствие опыта:

  — ровное удобнее;

  — ровное – признак качества;

  — быть ровным – норма для поверхностей многих предметов.

• Прямые углы стыковки стен – следствие опыта:

  — надежности таких конструкций;

  — нормы для помещений;

  — удобства горизонтального, а не наклонного пола;

  — удобства вертикальных стен при расстановке и развешивании предметов.

• Размеры помещения – следствие опыта:

  — удобства размещения мебели;

  — удобства перемещений для человека;

  — возможности контроля над пространством.

• Высота кровати, ее мягкость, наличие подушек, наличие и форма спинки – следствие опыта удобства отдыха.

Этот перечень можно продолжать долго, перечисляя все детали, так как среди них нет случайных, весь рукотворный интерьер соткан из признаков нам не безразличных.

Интересно обратить внимание на порядок, царящий на изображении. Для человека порядок предпочтительнее бардака. Это естественно, так как огромный опыт говорит о том, что порядок удобнее беспорядка во всех отношениях (удобнее ходить, проще искать, сохраннее вещи и т. д.). Но в норме обычно присутствуют легкие нарушения порядка: брошенный журнал, неровно стоящие тапочки, развернутая фотография на тумбочке. Эти небрежности нарушают гармонию пользы, но нарушают ее несильно (тапочки на правильном месте, а не в углу). Но с другой стороны — эти же детали создают гармонию правильности, так как приводят помещение к норме. Хорошо известно, что идеальный порядок делает помещение «нежилым» и неуютным.

Мировая гармония

Есть «магический эффект». Когда фокусник не объясняет изнанки фокуса, а мы сами не можем сообразить, в чем подвох, то мы готовы поверить в чудо. Так и с гармонией. Если не представлять, как опыт формирует наше эмоциональное отношение к миру, то невольно, наблюдая готовый результат, хочется отнести гармонию к чуду природы. Очень многие рассматривают гармонию не просто как систему наших оценок, а как фундаментальный закон мироздания.

Мы способны видеть гармонию во всем, что нас окружает. Этот простой факт порождает следующее «классическое» рассуждение. То, что мы видим, слышим и вообще воспринимаем, есть влияние на нас объективно существующего внешнего мира. Что-то, что есть вне нас, заставляет наше восприятие реагировать на его присутствие. Так как мы реагируем на гармонию, значит, есть некая свойственная объективному миру сущность, которая и воздействует на нас. Скорее всего, эта сущность отражает глобальные законы физического мира. В процессе эволюции человек приобрел разум как орган чувств, способный воспринимать мировую гармонию. Эта врожденная способность позволяет ему ориентироваться в этом мире, «чувствовать» его законы и правила, строить свое поведение в соответствии с этими законами.

В той или иной форме это рассуждение можно встретить практически во все философских концепциях. Из него, кроме прочего, проистекает объяснение сути математики. Поскольку человек способен чувствовать законы мировой гармонии, то он создал математику как абстрактную систему, подчиняющуюся тем же законам. Поскольку в основу математики легли те же сущности, что свойственны природе, то оказалось, что природа подчиняется математическим законам и может быть описана языком математики. При этом математические законы – это, по сути, и есть отражение мировой гармонии.

Платон

Платон выражал идею о мировой гармонии в учении об идеальном мире идей. Он проводил резкое различие между миром вещей и миром идей. Тела и отношения в материальном мире несовершенны, преходящи и тленны, но существует другой, идеальный мир, в котором истины абсолютны и неизменны. Именно эти истины надлежит рассматривать философу. О физическом же мире мы можем иметь только мнения. Видимый, чувственный мир не более чем смутная, расплывчатая реализация идеального мира. Непреходящее знание может быть получено только относительно чистых идеальных форм. Платон утверждал, что реальность и рациональность физического мира могут быть постигнуты только с помощью математики идеального мира. То, что идеальный мир устроен на математических началах, не вызывало сомнений. Плутарх приводит знаменитое изречение Платона: «Бог всегда является геометром». Платон говорил, что «знание, к которому стремятся геометры, есть знание вечного, а не того, что тленно и преходяще».

Ошибка в рассуждения о мировой гармонии закралась в самое их начало. Это все та же ошибка, которая свойственна «классическому» объяснению эмоций, которое особо не различает врожденные оценки ощущений и приобретаемые при жизни эмоции. Из генетической связи ощущений с объективными физическими сущностями нельзя делать вывод об аналогичной связи относительно эмоции. Если мы видим слона и можем его потрогать, значит, слон есть, но из того, что мы боимся дьявола, нельзя сделать вывод, что дьявол существует. Не стоит обожествлять гармонию как универсальный закон мироздания. Гармония – это не законы природы, а особенность нашего восприятия мира. Причем особенность не врожденная, а приобретаемая каждым самостоятельно в течение всей его жизни. Стремление человека к гармонии не Божественный промысел, а следствие свойственной мозгу эмоциональной организации. За этим стремлением не стоит высшая цель — достижение идеальной гармонии. Это стремление – только изобретенный эволюцией способ повысить наши шансы на успех в битве за оптимизацию состояния «хорошо – плохо».

Древнегреческий философ Филолай говорил: «Все происходит по необходимости и согласно с гармонией». Трудно с этим не согласиться. Но важно, какие выводы сделать дальше. Можно, как Платон, рассудить, что гармония – это объективный мир идеальных законов природы, который нам дано воспринимать. А можно, как мы, рассудить, что физические законы формируют окружающий мир и, соответственно, через это влияют на формирование наших эмоций. И когда мы видим гармонию в проявлении этих законов, в этом нет ничего странного, именно так и должно быть, ведь эти законы и создали наше представление о гармонии. Но если бы в нашей Вселенной были другие законы, то и они казались бы нам гармоничными.

Итак, есть удовольствие, которое нам несет красота. Есть огромный спектр того, в чем мы эту красоту видим. Есть обоснованные подозрения, что красота указывает нам на признаки, которым стоит отдавать предпочтение. Есть озадачивающее понимание, что за многими признаками не видно того, какую пользу они сулят. И есть устоявшееся мнение, что способность воспринимать красоту «прошита» в нас генетически.

Когда существующая теория никак не может дать удовлетворительных объяснений, приходится ставить под сомнение ее основные постулаты. То, в чем на этот раз притаился подвох, — это, конечно, предположение о наследовании восприятия красоты. Восприятие красоты – это набор разнообразных эмоций. То, что кажется нам красивым, просто вызывает у нас состояние «хорошо». Эмоции генетически не предопределены. Значит, представление о красоте не наследуется, а формируется. Вот такое простое рассуждение неизбежно следует из нашей теории.

Путь формирования красоты точно такой же, как и у всех остальных эмоций. Если что-то доставляет нам удовольствие, то все признаки, составляющие это событие, запоминаются как «хорошие» и сами впоследствии начинают вызывать состояние «хорошо». Аналогично с неудовольствием и «плохо». Статистическое обобщение этих признаков позволяет памяти формировать эмоциональную оценку для всех встречающихся образов. Анализируя, мы можем объяснить причины, вызывающие многие из эмоций. Когда же положительные эмоции не находят простого объяснения, мы называем это красотой. Красота как явление – следствие потери простоты объяснения для производных эмоций, когда определенные признаки доставляют нам удовольствие, сохраняя с исходными оценками статистическую, но не причинно-следственную связь. Красота озадачивает тем, что доставляет нам удовольствие в ситуациях, не несущих никакого определенного смысла.

Получается, что все, что связанно с красотой, определяется жизненным опытом, и для каждой формы красоты, при желании, можно проследить и то, какие признаки ее определяют, и то, как она сформировалась. Далее мы попробуем разобрать самые значимые проявления красоты, чтобы, с одной стороны, показать, как просто и изящно наша теория отвечает на эти «извечные вопросы», а с другой стороны — подразумевая, что каждое объяснение – это еще одно доказательство правильности исходной концепции.

После того как эволюционная теория устоялась в умах ученых, объяснения всех свойств людей и животных стали строится исходя из их целесообразности в рамках естественного отбора. Естественно, что под это попали и все проявления красоты. И тут возникло вполне естественное утверждение, которое многим показалось неоспоримым. Вот оно: человек по ходу эволюции научился узнавать полезные в разных отношениях свойства окружающего мира и других людей, и эти свойства стали восприниматься им как красивые, что соответствующим образом отразилось на его поведении, создав «стремление к прекрасному». Назовем это утверждение «генетическим знанием красоты».

Иван Ефремов

В «Лезвии бритвы» Иван Ефремов ярко, четко и красиво доказывал приведенную выше идею. Он писал: «Красота существует как объективная реальность, а не создается в мыслях и чувствах человека». Вот так! Ясно и категорично.

Есть ставший абсолютным хрестоматийным пример целесообразности красоты, он касается привлекательности широких женских бедер. Относительно него у Ефремова:

«…чтобы нанести наименьшие повреждения мозгу ребенка, так же как и для того, чтобы выносить его в наилучшем состоянии, мать должна быть широкобедрой». И далее:

«Так, в инстинктивном понимании красоты запечатлелось это требование продолжения рода, слившееся, разумеется, с эротическим восприятием подруги, которая сильна и не будет искалечена первыми же родами, которая даст потомство победителей темного необозримого царства зверей, как море — окружавшего наших предков. И что бы там ни говорили законодатели мод и выдумщики всяческих оригинальностей, когда вам, художникам, надо написать образ женщины-обольстительницы, покорительницы мужчин, в серьезном или шутливом, бидструповском оформлении, — кого же вы рисуете, как не крутобедрую, высокогрудую женщину с осиной талией? Заметим кстати, что тонкая, гибкая талия есть анатомическая компенсация широких бедер для подвижности и гибкости всего тела».

Достаточно легко найти неопровержимые подтверждения того, что генетическое знание «прекрасного» действительно существует и является результатом естественного отбора. Например, мы рождаемся со способностью различать и оценивать вкус пищи. Некоторая пища кажется нам вкусной, некоторая — нет. Языковые рецепторы чувствительны к различным химическим соединениям. Сочетания сигналов с этих рецепторов формируют ощущения, связанные со вкусом еды. Теперь вспомним о естественном отборе и представим себе нашего далекого предка. Допустим, случайная мутация приводила к тому, что некий вкус воспринимался как «хороший», съедобный. Если это был вкус того, что действительно годилось в пищу, то его рацион обогащался еще одним блюдом, и он получал конкурентное преимущество. Если же это был вкус чего-то ядовитого, то долго такой предок не жил, да и нашим предком не становился. Таким несложным методом естественный отбор создал вкусовые ощущения — инструмент, который позволяет нам отличать пищу пригодную и полезную от того, что в рот брать не стоит.

Есть положительные ощущения, являющиеся следствием естественного отбора. Отталкиваясь от этого совершенно справедливого утверждения, кажется вполне уместным сделать вывод, что и восприятие красоты имеет наследственный характер, что представление о том, к чему полезно стремиться, «прошито» у нас на генетическом уровне. Тем более что за очень многими формами красоты несложно разглядеть ту целесообразность, которую они привносят в поведение. Это рассуждение кажется настолько простым и правдоподобным, что я сам долгое время был под гипнозом этой идеи. И как все, попавшие под очарование ее логичности, подавлял в себе ужасную мысль о том, что красота настолько многообразна, что закодировать в геном придется практически весь окружающий мир. Более того, вызывает естественное недоумение тот факт, что наш мозг в состоянии оценивать красоту, например, далеких галактик, хотя уж с этим он никак не мог столкнуться в процессе естественного отбора.

Галактика Сомбреро — 28 миллионов световых лет от Земли — была признана лучшим снимком, сделанным на телескопе «Хаббл»

Конечно, можно объяснить себе, что далекие галактики просто похожи на что-то земное, чему есть место в нашей генетической памяти, но от этого объяснения наверняка останется ощущение, что оно «не от хорошей жизни», а за неимением лучшего.

Половой отбор

«Один только взгляд на павлиньи перья делает меня больным», — писал Чарльз Дарвин в 1860 году. Огромный, цветистый и совершенно бесполезный, на первый взгляд, хвост павлина никак не укладывался в теорию естественного отбора.

Перед Дарвином встала задача объяснить, как в процессе эволюции могут появиться признаки не просто бесполезные, а даже очевидно затрудняющие жизнь. Дарвин обратил внимание, что такие «бесполезности» всегда связаны с половыми различиями. То есть самцы и самки различаются — это называется половым диморфизмом (рисунок 30), но многое в этих различиях не несет никакой видимой целесообразности.

Рисунок 30. Иллюстрация из книги Чарльза Дарвина «Происхождение человека и половой отбор», демонстрирующая половой диморфизм

Исходя из этого, Дарвин сформулировал идею полового отбора. Он предположил, что ряд признаков связан не непосредственно с выживанием, а с эффективным поиском полового партнера. И что ради этого природа может даже несколько осложнить выживание индивида. То есть яркая, демаскирующая окраска птиц, неудобные и бесполезные ветвистые рога у оленя, грива у льва — все это признаки, не несущие выгоды в приспособлении к среде, а только играющие роль в привлечении противоположного пола.

Соответственно, когда случайно возникают характерные признаки пола и формируется восприятие их противоположным полом как привлекательных, то начинается эволюция этих признаков, которая приводит к их усилению. Как само собой разумеющееся полагалось, что восприятие половых различий передается по наследству. «Генетическое знание красоты» показалось всем настолько очевидным применительно к идее полового отбора, что надолго определило классическое представление.

Для начала мы должны повторить мысль, идущую через всю книгу: все, что связано с переживаниями человека, описывается в терминах эмоций и имеет рациональный характер. Не исключение и красота. То есть, следуя нашей логике, красота — это некие положительные эмоции, за которыми стоят вполне объяснимые механизмы, вызывающие их. Но перед тем, как ответить на вопрос, что же это за эмоции, необходимо понять, что стоит за самим словом «красота», какой смысл мы вкладываем в него.

Все названные эмоции связаны со своими обобщениями. В процессе экспликации знаний обобщениям сопоставляются слова языка. Главное обобщение, объединяющее все явления, способные вызвать положительное изменение эмоционального состояния, — обобщение «хорошо». Многие явления, входящие в понятие «хорошо», имеют собственные названия. Например: вкусно, уютно, тепло, интересно, весело и т. д. Собственные имена получило то, что легко связать с вызвавшей их причиной и отличить от других проявлений «хорошо». Там, где причина не столь очевидна, возник универсальный термин – «красиво». Красота – это слово, связанное с обобщением, которое объединяет явления, вызывающие у нас удовольствие, но не имеющие собственного короткого названия. Термин «красота» вобрал в себя все «хорошее», чему не нашлось объяснения на этапе словообразования и что не получило собственного имени.

Поскольку за всеми частными названиями удовольствий стоит обобщение «хорошо», то мы легко можем использовать их в переносном смысле. Так, мы можем сказать: «вкусная музыка» или «интересный вкус». Так же к любому явлению, вызвавшему у нас положительную эмоцию, мы можем применить эпитет «красиво», и он подойдет по смыслу. Но наиболее точно слово «красиво» ложится именно на явления неочевидные, когда удовольствие налицо, а конкретная причина не очень понятна. Например:

• красивая женщина
• красивая вещь
• красивый пейзаж
• красивая фраза
• красивый поступок
• красивая идея
• красивая формула
• красивое решение

То, что внешне эти проявления красоты такие разные, надо сказать, сильно озадачивало людей во все времена. С одной стороны, им была очевидна некая родственность всего того, что связанно с красотой. С другой стороны никак не удавалось ухватить универсальную закономерность, которой подчинялось бы все красивое. А красота, как специально издеваясь над человеком, представала в самых неожиданных формах и возникала везде, куда человек мог дотянуться. Это послужило поводом для обожествления «красоты». А что еще оставалось? Поскольку объединяющего свойства так и не нашлось, пришлось объявить единую ускользающую сущность божественной и непостижимой.

Поднимается цунами над скорлупками квартир.

Так, разделываясь с нами, красота спасает мир.

Евгений Лукин

Все, что нас волнует, заставляет переживать, радует или огорчает, нервирует и при этом не является прямым следствием ощущений, – это проявление эмоций. В нашей теории мы разделяем влияние на состояние «хорошо – плохо» со стороны оценки чувственного восприятия и влияние памяти. Под эмоциями мы понимаем любое воздействие памяти на состояние «хорошо – плохо». В основе этого понимания лежит утверждение, что приобретение опыта заставляет память влиять на состояние, формируя различные страхи и предвкушения, которые мы и называем эмоциями. Эмоции можно поделить на два типа. Первый — эмоции, имеющие собственные названия (названные эмоции) и отражающие основные общие для всех людей факторы. Вторые – эмоции, связанные с явлениями, эмоциональная окраска которых – результат особенностей личного опыта. Если вторые объясняют различия индивидуальных эмоциональных оценок, то первые отвечают за то, что делает похожими эмоции у всех людей. Так как эмоции формируются по ходу жизни, то стоит разобраться в том, почему у всех людей, во-первых, схожий, а во-вторых, именно такой набор названных эмоций.

Генетический базис

Мозг способен формировать обобщения. Эти обобщения выделяют все факторы, ответственные за особенности восприятия внешнего мира. Исходные признаки для этого поставляют органы чувств. Общая для всех людей система чувственного восприятия закладывает единый для всех фундамент формирования обобщений. Общая генетически предопределенная система оценки ощущений обеспечивает обобщениям схожую эмоциональную окрашенность. То есть получается, что, куда ребенка ни помести, его мозг выделит из его опыта те же самые факторы, влияющие на его состояние. Собственно, ничего удивительного в этом нет. Падать всегда больно, так устроен наш мир, отчего неизбежно возникает страх высоты. Все базовые эмоции имеют подобного рода естественное происхождение.

Напоминает историю тульского рабочего из известного анекдота, который, работая на заводе по производству бытовой техники, десять лет пытался дома из ворованных деталей собрать стиральную машину, но получались у него только пулеметы.

Опять повторим: не правильно говорить о наследовании базовых эмоций, но можно вести разговор о генетической предопределенности их формирования. Природа позаботилась о достаточной полноте начального базиса ощущений и о том, чтобы на его основе память смогла устойчиво выделять все факторы, значимые для полноценного описания окружающего мира.

Система ощущений достаточно сложна и не во всем так уж очевидна. Мы судим об ощущениях по тому, как они проявляют себя в осознании. Но надо помнить, что есть рефлексы и оценки, которые носят скрытый характер. Например, известно, что у живых существ очень многие процессы управляются феромонами – летучими веществами, которые служат химическими метками, запускающими те или иные реакции. Так, исследование того, как феромоны влияют на мышей, показало, что рецепторы их вомероназального органа различают более 250 различных запахов других животных. Одни чувствительны сразу к нескольким хищникам, другие специализированы под определенный тип и даже вид — рептилию или млекопитающее, хорька или лису. Каждый запах при этом связан со своей рефлекторной реакцией.

Рисунок 29. Рецепторы вомероназального органа мыши: каждый цвет соответствует отдельному типу рецепторов

Отказ от предопределенности

У человека вомероназальный орган не играет такой важной роли, как у животных. Вообще, похоже, что у животных значительно больше предопределенных от рождения реакций, чем у человека. Это можно объяснить тем, что животным необходимо уметь ориентироваться в мире практически сразу после рождения. Они должны с ходу «чувствовать» врага и добычу. Их память обобщает признаки различных животных, уже зная, с кем они имеют дело. У человека, который обречен на многолетнее взросление, нет смысла в такой «жесткой привязке», ему эффективнее получить все это с опытом, ориентируясь на знания предков. «Жесткую привязку» у человека можно наблюдать в оценках вкусовых ощущений и некоторых запахов, в болевых реакциях. Но в целом, видимо, эволюция пришла к тому, что выгоднее отказаться от предопределенности в пользу длительного воспитания. И хотя предопределенность многих оценок позволяет быстро входить в жизнь, отказ от предопределенности дает возможность человеку формировать значительно более глубокие и гибкие эмоции.

Уровни проекций

Те факторы, которые могут быть выделены непосредственно из сенсорной информации, образуют собственное пространство признаков, из которого могут быть выделены более абстрактные обобщения. Кора мозга состоит из отдельных зон, которые проецируются друг на друга. На проекционные зоны коры отображается сенсорная информация. В первичных проекционных зонах происходит ее обобщение, формируются факторы. Вторичные проекционные зоны и ассоциативные зоны коры выделяют факторы из пространства факторов тех зон, что проецируются на них. В зависимости от того, какие зоны проецируются на участок коры, он выделяет те факторы, которые предопределяются характером проецируемой информации. Это ведет к тому, что участки коры приобретают специализацию. Эта специализация хорошо исследована по характеру нарушений, которые возникают при повреждении тех или иных зон. Общий характер влияния отдельных зон можно описать так: каждая зона содержит часть обобщений, необходимых для адекватного восприятия мира, и служит пространством признаков для формирования обобщений в тех зонах, на которые она проецируется.

То, как организована структура проекций зон коры большого мозга, предопределено генетически. Эта организация — результат естественного отбора. Именно такая организация позволяет акцентироваться на тех или иных особенностях окружающего мира, выделяя те факторы, которые наиболее существенны для его описания. Иерархия связей закладывает определенную последовательность обучения. Для формирования сложных абстрактных обобщений необходимо предварительное формирование обобщений-признаков проецирующих зон. То есть, по нашей логике, получается, что предопределенность системы проекций влияет на предопределенность того, какие формируются обобщения, и, соответственно, на предопределенность того, какие и в какой последовательности формируются эмоции.

Математическая аналогия

Для иллюстрации принципа проекций приведем аллегорию.
Если представить здание математики, то в его основании лежат определенные первичные понятия. Каждый из разделов математики строит систему обобщений, основанную на части первичных понятий и понятий других, ранее разработанных разделов. Разделы математики можно сопоставить с зонами коры. Разделы не используют все богатство существующих математических понятий, а оперируют только определенной их частью. Изучение математики начинается с самых простых разделов. Овладение ими позволяет получать вполне законченные результаты. Изучение более сложных разделов приводит к обогащению системы понятий и увеличению возможности применения знаний. Сама математика позволяет ставить множество вопросов и формировать разнообразные системы понятий. Но поскольку существуют аналогии между физическим миром и математическими моделями, то люди разрабатывают в первую очередь те направления, которые имеют практическую ценность. Разработка определенного раздела формирует систему понятий, которая служит базой для последующего обобщения. Но наиболее интенсивно такое обобщение происходит, когда это математическое знание реально востребовано. Это соответствует развитию тех зон коры, которые отвечают за выделение факторов, наиболее сильно связанных с изменением состояния «хорошо – плохо».

Повод для оптимизма

Понимание того, что эмоции не предопределены генетически, а формируются неизбежно сами, вселяет огромный оптимизм в дело моделирования человеческого мозга. Конечно, подобрать правильную структуру проекций зон коры тоже задача не из простых. Но она имеет понятные пути для ее решения. Представить же себе, как не воспитать, а «вручную» задать все возможные эмоциональные оценки, — любого повергнет в полнейшую панику. Так что все оказалось значительно проще, чем это виделось до того, как стала понятна суть эмоций.

На примере любви удобно показать, как могут меняться эмоции со временем. Зададимся вопросом, почему любовь проходит? Ведь, казалось бы, удовольствие, получаемое от самого взаимодействия с предметом любви, должно постоянно усиливать связанное с ним предвкушение. А значит, любовь должна только крепнуть. Но все несколько сложнее.

Зарождение

Изначально, когда любовь только зарождается, каждый новый положительный опыт общения с предметом любви или фантазии о нем формируют связанное с этим объектом предвкушение. Это предвкушение в новом опыте добавляется к оценке, вызванной другими признаками, усиливая ее. То есть, встретив человека и положительно оценив его достоинства, мозг формирует предвкушение относительно него. Это предвкушение можно толковать как прогноз того, какого удовольствия следует ожидать. Чем сильнее предвкушение, тем выше прогноз. Это предвкушение создает дополнительное удовольствие, которое и есть те «розовые очки», через которые человек начинает смотреть на предмет своего обожания. Под «предвкушением» в нашей терминологии надо понимать эмоциональную оценку, связанную с объектом любви, как признаком, указывающим на положительные воспоминания, в которых он присутствовал, а не процесс фантазий о том «как может быть».

Кристаллизация

Если такое восторженное восприятие продлится достаточно долго, то произойдет, как называл это Стендаль в трактате «О любви», «кристаллизация». То есть накопление опыта приведет к тому, что эмоциональная оценка предмета любви станет устойчивой по отношению к новому опыту. Иначе говоря, разовое воспоминание перебивается разовым противоположным опытом, тысяча положительных воспоминаний требует тысячи опровержений. Собственно, этим и отличается любовь от влюбленности.

Существенный вклад в формирование любви вносит фантазия. Чем больше мы думаем о том, кто нам не безразличен, тем сильнее влюбляемся. Опыт виртуальный формирует память так же, как и реальный. Тем более что порой, при отсутствии реального опыта, наши фантазии могут быть значительно ярче реальности. Кстати, точно так же формируются и фобии.

В зависимости от степени начального восторга кристаллизация может происходить либо достаточно плавно, либо лавинообразно. В последнем случае мы говорим о любви с первого взгляда.

Для формирования любви необходима восторженная суммарная оценка на протяжении периода кристаллизации. Возникающее предвкушение сильно помогает в этом. Мешаем мы сами. Главный враг любви – опыт. С возрастом мы начинаем лучше разбираться в людях. Мы сразу видим их недостатки, и тут уже не до восторга. А если у нас есть опыт неудачной любви, и мы боимся ее повторения, то мы охотно пользуемся «советом Тристана» и сами додумываем и дорисовываем то, чего и нет.

Если вы на женщин слишком падки,

В прелестях ищите недостатки.

Станет сразу все намного проще:

Девушка стройна, мы скажем: мощи!

Умницу мы наречем уродкой,

Добрую объявим сумасбродкой.

Ласковая — стало быть, липучка,

Держит себя строго — значит, злючка.

Из «Песни Тристана» в фильме «Собака на сене», стихи Михаила Дунаевского

Плато

Эмоции отражают статистические закономерности. Эмоции – это реакции на признаки, коррелированные с состоянием «хорошо – плохо». Если исчезает причина удовольствия, то со временем и признаки перестают радовать. Предмет любви – это признак, получивший мощнейшую эмоциональную оценку в период кристаллизации. Этот признак радует нас сам по себе, что мы воспринимаем как удовольствие от общения с любимым. Но если по каким-то причинам исчезнет удовольствие от иных ценных качеств и останется только удовольствие от любви, то каждый новый опыт будет корректировать любовь в сторону уменьшения. Ведь любовь – это предвкушение того исходного восторга, усиленного предвкушением. Опыт радости только от предвкушения изменяет оценку признака в сторону большей скромности. Коррекция от одного опыта «слабой радости» незначительна, но тысячи и тысячи опытов, следующих из повседневного общения, сводят пламенную страсть к спокойной привязанности. И прав был мудрый Пифагор, который говорил: «Любовь — это теорема, которую нужно доказывать всю жизнь». Единственный способ сохранить любовь – это постоянно демонстрировать свои достоинства всеми доступными способами.

Завершение любви

Но в жизни все как в жизни. Очень часто общение с любимым человеком несет не только радости, но и разочарования. Если оказывается, что у него есть качества, которые вас огорчают, то вначале за счет «розовых очков», то есть сильного предвкушения, общая оценка остается положительной. Недостатки не раздражают, а воспринимаются как милые особенности. Но со временем предвкушение корректируется, то есть, иначе говоря, любовь идет на спад. Оказывается, что оценки, связанной с любовью, уже недостаточно, чтобы всегда перекрывать минусы недостатков. Такой негативный опыт начинает еще сильнее понижать оценку предмета любви. В итоге то, что вначале воспринималось как милые недостатки, может стать невыносимым изъяном. При таком развитии событий не исключено, что, быстро пройдя нейтральную фазу, отношение перейдет в раздражение или даже ненависть.

Как говорят — «инцидент исчерпан»,

любовная лодка разбилась о быт.

Я с жизнью в расчете

и не к чему перечень

взаимных болей, бед и обид.

Владимир Маяковский

Меняться со временем – свойство всех эмоций. Меняется наше окружение – постепенно меняется система ценностей. Нельзя дважды войти в одну реку.

Пагубность опыта

Сколько раз каждый из нас замечал, что то, что восхищало раньше, совсем по-другому оценивается спустя годы. Юности свойственны более восторженные оценки, чем зрелости и старости. И это неслучайно. Любая положительная эмоция – это своего рода предвкушение. Чем меньше опыт, тем больший вклад в формирование предвкушения вносят фантазии. Многие оценки, свойственные юности, – это предвкушения, сформированные именно фантазиями, а не реальным опытом. И если с возрастом жизнь доказывает нам необоснованность наших ожиданий, то меняется и связанная с этим система эмоциональных оценок. Предвкушения становятся более увязаны с жизненным опытом. Отсюда и «Многие знания – многие печали».

Внимание! В продаже появились поддельные елочные игрушки. Они выглядят как настоящие — вот только не веселят.

В поисках постоянства

Однако несложно представить и механизм того, как могут формироваться «неизменные» эмоции. Если для какой-либо зоны коры ограничить время обучения, то есть остановить в определенный момент формирование новых связей, а значит, и формирование обобщений, то эмоции, за которые отвечает этот участок коры, перестанут изменяться. Это может быть полезно для формирования «моральных ценностей», которые не должны меняться в течение жизни, фиксации отношения к каким-то целесообразным сущностям в удобный для этого воспитательный период. Не исключено, что природа воспользовалась таким приемом в отношении человека, и что-то неизменное в нас все-таки есть.

Традиционно, говоря о любви, воспринимают ее как определенную опцию мозга, который через соответствующую функциональную систему управляет возникновением и течением этого процесса. Любовь воспринимают как своего рода импринтинг, когда необходимый образ связывается с определенными переживаниями и поведением. Из множества значений слова «любовь» особо выделяют то, которое связано с отношениями мужчины и женщины, обычно считая его истинным, а остальные значения — использованием слова в переносном смысле. Истинную любовь воспринимают как результат эволюции, за которым видна очевидная целесообразность, — создание отношений, благоприятствующих размножению и воспитанию потомства. Отдельно выделяют несколько иную по своей природе родительскую любовь, которую тоже воспринимают как достижение эволюции, с совершенно понятной целесообразностью. Это все кажется настолько очевидным, что просто обязано быть ошибочным. Начнем с обоснованных сомнений.

Любовь между мужчиной и женщиной, родительская любовь, любовь детей к родителям — это все, конечно, хорошо, но как быть с детской любовью? Те, кто влюблялся в детстве, будь то в семь лет или в двенадцать, подтвердят, что это чувство ничем не отличается от взрослой любви. Наконец, есть однополая любовь. Что все это? Побочный эффект, сбой функциональной системы? Если брать за эталон любовь между людьми, то, когда мы используем слово любовь всуе для обозначения сильной привязанности, причем необязательно к человеку, говорим ли мы о совсем другом явлении? Ведь легко можно вспомнить примеры того, когда такая «иная любовь» вызывала очень сильные эмоции, а сам характер переживаний и поступков был очень схож с «настоящей любовью».

Посмотрим на любовь в свете нашей концепции. Когда человек встречает явление, в котором сочетаются сразу несколько достоинств, он получает положительные эмоции от каждого из них, что дает сильное суммарное удовольствие. Обратите внимание, на этой стадии удовольствие получается не от самого явления, а от того, что оно с собой несет. Красивая, умная, сексуальная женщина доставляет удовольствие своей красотой, интересной беседой и предвкушением секса, то есть вполне конкретными свойствами. Память фиксирует опыт общения и опыт фантазий. Результат – удовольствие, которое возникает при появлении соответствующих признаков. А какой был главный признак всех удовольствий? Конечно, само явление. То есть после общения с носителем массы достоинств нам будет доставлять удовольствие сам факт присутствия носителя, даже если его достоинства пока себя не проявляют. Мы ранее назвали это предвкушением. Собственно, именно такой процесс и претендует в нашей теории на объяснение любви. Получается, что любовь – это крайний случай формирования положительной эмоции по отношению к явлению, наделенному ценными признаками. Чем сильнее удовольствие, которое они несут, тем больше шансов на формирование сильной любви. Поэтому неудивительно, что чаще всего сильная любовь возникает либо по отношению к детям, либо по отношению к противоположному полу. Хотя есть еще явление, которое влюбляет в себя с невероятной силой, – это власть. Попробуйте сравнить любовь между мужчиной и женщиной и любовь человека к власти, и вы найдете массу аналогий. Власть – мощнейший источник удовольствий. Это неизбежно ведет к тому, что человек начинает упиваться самим фактом власти. Возникает полноценная, сильная любовь, со всеми вытекающими последствиями, например страхом потери и ревностью.

Кадр из фильма «Властелин колец»

Чтобы наша теория выглядела убедительнее, попробуем проследить, что представляют собой некоторые не совсем тривиальные эмоции. Сначала вспомним о классическом подходе, о том, в котором основные эмоции генетически предопределены. В его основе лежит предположение, что данные от рождения нейронные сети умеют узнавать нужную ситуацию, а узнав — влиять на работу мозга. Как эти сети умеют определять достаточно сложные образы ситуаций вопрос не самый страшный на фоне остальных загадок мозга, неразрешимых в классическом подходе. В зависимости от типа теории влияние может быть разным. Если эту концепцию «примерить» к нашей модели поведения, то влияние – это формирование состояния «хорошо – плохо». И действительно, для многих эмоций напрашивается задание функциональных систем, которые бы управляли их возникновением. Например, скука – эмоция, которая делает нам плохо, когда в нормальном состоянии долгое время отсутствуют любые переживания. Любой инженер может представить устройство, которое, будучи подключено к блоку «хорошо – плохо», отслеживает изменение его состояния и посылает сигнал на вход «плохо», если нейтральное состояние продолжается слишком долго. Не составит труда сделать так, чтобы при этом не учитывалось собственное влияние устройства, то есть чтобы вызванное им состояние не воспринималось как плохое, но разнообразие. Для многих эмоций можно представить подобные функциональные системы, но правильно ли это?

Мы постараемся показать, что, в принципе, нет особой необходимости в таких функциональных системах и что все эмоции могут быть следствием общих универсальных механизмов. Нахождение обобщений, которые стоят за названными эмоциями, – неплохое упражнение для ума. Другая, более сложная задача – это объяснение того, как эти эмоции формируются. Попробуем решить несколько самых распространенных головоломок. Начнем с той самой скуки.

Скука

Если взглянуть на жизнь человека философски, то удовольствия надо заслужить, а вот неприятности приходят сами. Это не закон природы, а статистическая закономерность. Жизнь редко преподносит нам приятные сюрпризы, как правило, всякая неожиданность – это скорее новая проблема, чем нежданная радость. Когда мы пытаемся чего-то добиться, мы испытываем соответствующие переживания и, как правило, в результате получаем определенное вознаграждение. Когда нам плохо, мы боремся с этим и, добившись снятия этого состояния, получаем положительный переход. Более того, когда мы ничего не делаем и ни о чем значимом не думаем, наиболее вероятный результат — негативный, мы как минимум проголодаемся. Обобщая весь этот опыт, память должна прийти к выделению закономерности: если мы ничего не делаем, не отдыхаем, а просто ничем не заняты, то наиболее вероятное, что нас ждет, — это состояние «плохо». Отсутствие деятельности и, соответственно, переживаний должно стать признаком, который вызывает страх вероятных негативных изменений. Этот страх мы и называем эмоцией «скука».

В. М. Васнецов, «Царевна-Несмеяна»

Страх неизвестности

Всю жизнь у человека идет формирование обобщений. Обобщение «неизвестность» включает в себя весь опыт нашего столкновения с этим явлением. Эмоциональная окрашенность «неизвестности» — это сумма всех связанных с ней переживаний. При этом учитывается как реальный, так и виртуальный опыт. Поскольку «неизвестность» часто связана с состояниями незащищенности, неконтролируемости ситуации, то можно предположить, что ее глобальная окрашенность у большинства людей будет негативной. Что, собственно, и есть страх неизвестности.

Любопытство

Любопытство – это состояние, которое свойственно ситуациям, когда мы сталкиваемся с чем-то неизвестным. Наш мозг обобщил этим термином единые по сути ситуации и единообразное поведение в них, направленное на устранение неизвестности. Но, что интересно, это состояние складывается из двух эмоций. Первая эмоция – страх неизвестного. Она создает у нас дискомфорт, когда мы имеем вопрос без ответа. Вторая – предвкушение от предстоящего удовольствия, связанного с новой информацией. В зависимости от контекста ситуации акцент между этими эмоциями может смещаться, что, однако, не отражается на итоговом поведении – добиться ясности. Когда вы в пустой квартире слышите непонятный звук из соседней комнаты, вы испытываете ярко выраженный страх. Память, которая знает, как бороться с такими страхами, заставляет вас пойти в соседнюю комнату и разобраться с причиной ваших волнений. Совсем другой случай, когда ваш приятель с горящими глазами сообщает, что знает «такое, такое». Эта преамбула сулит вам эмоциональное вознаграждение от интересного сообщения. Вы испытываете предвкушение и готовы с нетерпением «вкусить» новость.

С любопытством связана эмоциональная экспрессия, проявляющаяся в прислушивании, попытке рассмотреть, попытке приблизиться к интересующему предмету. Сформировавшись как стереотипное, такое поведение проявляется и тогда, когда в этом нет прямой необходимости. В коммуникационных схемах эта экспрессия приобретает дополнительный смысл, так как становится частью невербального общения. Стоит обратить внимание на то, что не вся мимика и не все жесты имеют чисто рефлекторное происхождение, а могут быть следствием подобных схем.

Знаете ли вы, как велико женское любопытство? Оно почти не уступает мужскому.

Оскар Уайльд

Огорчение от крушения надежд

Всем людям свойственно сожалеть об упущенных возможностях и крушении воздушных замков. Что заставляет нас страдать? Если надежды не оправдываются, то как таковой беды с нами не происходит и вроде бы нет ничего, что должно нас расстроить. Но в действительности нам плохо. Причина этого интересна. Если что-то сулит нам удовольствие, то путь к этому удовольствию сопровождается удовольствием от предвкушения. Неудача с результатом приводит к отмене предвкушения, что воспринимается мозгом как негативное изменение состояния «хорошо – плохо». Соответственно, повторение ситуации будет вызывать состояние «плохо». Обобщение опыта неудач формирует эмоцию, которая выделяет главный фактор, общий для всех них, — «несбывшиеся надежды». Этот фактор получает негативную эмоциональную окраску, и именно он отвечает за огорчение, когда мы вроде бы ничего не теряем, но не получаем желанного результата.

Неприятие недосказанности

Когда мы начинаем фразу, нам важно произнести ее до конца. Если что-то помешает нам ее закончить, мы будем испытывать дискомфорт. Это может привести к внешне бессмысленному поведению, когда мы договариваем фразу, даже если собеседник ее уже не слышит.

Как формируется отношение к собственной недосказанности? Законченные фразы, как правило, сопровождаются эмоциональным подкреплением. Через предполагаемую, если общение заочное, или выраженную мимикой реакцию собеседника мы получаем основание для собственной эмоциональной оценки. Мы пошутили, собеседник улыбнулся, нам приятно. На момент произнесения фразы мы испытываем предвкушение предстоящего эффекта. Когда обстоятельства мешают закончить фразу, происходит отмена предвкушения. Такое маленькое крушение надежд. В итоге это формирует дискомфорт от самого факта, что нам не удалось договорить.

Помните кролика Роджера? «Ни одна мультяшка не удержится от того, чтобы допеть песню до конца».

Лень

Планируя поступок, мы представляем, какое эмоциональное вознаграждение сулит нам результат, и что плохого нам придется пережить, чтобы его достичь. Если результат достойный, а трудности невелики, то общая оценка фантазий будет положительной. Эмоциональные переживания в процессе такого планирования мы называем энтузиазмом. Если же ситуация обратная и удовольствие от результата не покрывает страха трудностей, то такие фантазии оставляют негативный осадок, что мы и называем ленью.

Умирает старый богатый корсиканец. Собралась семья, все ждут, кого же старик объявит наследником. По старой доброй корсиканской традиции все должен унаследовать самый ленивый. Умирающий слабым голосом:

— Доминик, сын мой, подойди ко мне.

Доминик подходит.

— Сынок, представь, что ты сидишь и видишь, как ветер гонит купюру в 500 франков. Что ты сделаешь?

— Не сдвинусь с места, папа. Зачем мне лишний раз утомляться?

— Золотые слова, мой мальчик. Паоло, подойди.

Подходит Паоло.

— Паоло, обнаженная страстная красавица тянет к тебе руки. Что ты сделаешь?

— Не пошевелюсь. К чему напрягаться лишний раз?

— Прекрасный ответ, сынок. Антонио, подойди.

— Сам подойди.

Уже давно люди пытаются понять, что так кардинально отличает их от животных. Почему человек обладает столь развитым мышлением, почему только он придумал речь? Что такого принципиально нового добавила эволюция человеку? Где тот орган, благодаря которому мы настолько превзошли обезьян?

Скорее всего, никакого особого органа нет, как нет и кардинальных отличий в строении мозга. То есть отличия, конечно, есть, хотя бы количественные, но они не причина, а следствие. Увеличение объема мозга, вероятно, произошло от того, что дополнительные мощности оказались востребованными. То есть не потому мы стали такие умные, что увеличился мозг, а мозг увеличился, потому что стало чем его занять. Это означает, что у человека появилось такое свойство, которое дало качественный скачок в способностях человека в сравнении с обезьянами. В логике нашего повествования такое свойство всплывает само собой. На эту роль как нельзя лучше подходят детские смех и плач. Человеческие дети и плачут, и смеются на порядок интенсивнее, чем те же малыши у обезьян. И в этом, пожалуй, наше главное отличие от родственников-приматов. Только у человеческих младенцев столько времени уходит на плач, и только они так часто улыбаются и смеются. Если рассматривать детский плач и смех только как способ заставить родителей заботиться о комфортном состоянии ребенка, то окажется, что эти реакции невероятно избыточны. Те же малыши приматов неплохо обходятся куда более ровным поведением. Похоже, что качественный скачок в том и заключался, что, с одной стороны, лицо человека освободилось от растительности и приобрело способность ярко передавать различную мимику, а с другой стороны — произошло чрезмерное усиление детских рефлекторных мимических и голосовых реакций, что позволило устойчиво формироваться социальным эмоциям. А богатство эмоций – это не только богатство поведения, но и, как мы потом покажем, — богатство мышления.

У наших предков-обезьян достаточно сложная мимика и, как следствие, сложное стайное поведение. Человеческий детский смех и плач – логичное эволюционное развитие эмоционально-мимической схемы. Несколько позже на богатый эмоциями мозг легла речь, и… «что выросло, то выросло».

На наши рассуждения можно возразить, что слепые от рождения люди приобретают те же эмоции без помощи мимики. Это можно объяснить тем, что мимика дублируется множеством телесных и звуковых реакций, которые могут быть доступны слепым, а часть из них даже слепоглухонемым детям. Но это хорошо работает тогда, когда ребенка окружают люди с уже сформированными эмоциями и эмоциональными проявлениями. Мимика необходима для первичного зарождения социальных эмоций, для создания их с нуля. Иными словами: слепой может адаптироваться к современному социуму, но слепые не смогли бы его создать.

Кстати, у человека есть одно интересное свойство, которое может претендовать на звание «того самого потерянного звена». Свойство, которое как свидетель может своим существованием подтвердить нашу теорию, а заодно прояснить формирование эмоций у слепых.

Смех от щекотки

Принято считать, что смысл смеха от щекотки на сегодня утерян. Что это такой атавизм. Раньше за ним стоял какой-то резон, но сейчас это бесполезный привет из прошлого. Найти наиболее вероятную первопричину происхождения щекотки несложно. Наши предки были существами довольно волосатыми, и естественно, в их шерсти обитала масса паразитов, причиняющих крайнее неудобство. Вполне логично, что природа позаботилась и создала метод борьбы с этой напастью. У животных для этого есть груминг – поведение, направленное на очистку тела. Оно может включать умывание, вылизывание, купание, чистку гениталий. У приматов к этому добавляется искание паразитов.

Для наших рассуждений важен тот факт, что такое поведение бывает парным. Например, кошки вылизывает своих котят, а обезьяны помогают друг другу избавляться от насекомых. Естественно, что такое поведение возникает не на ровном месте, а должно быть поддержано соответствующими механизмами. Чтобы понять их, давайте задумаемся, почему мы гладим кошек?

Наше поведение формирует эмоция альтруизма. Нам приятно сделать приятное другому. Но как мы определяем, что кошке нравятся наши действия? По ее реакции. Кошка закрывает глаза и довольно урчит (мурлычет). Для создания совместного поведения важно уметь информировать партнера, что то, что он делает, доставляет тебе удовольствие. Можно предположить, что определенное удовольствие от щекотки и вызываемая ею мимика — остатки той системы рефлексов, которая зародилась у наших предков, для того чтобы дать им возможность вычесывать друг друга.

Со временем мы утратили густой волосяной покров, однако ощущения щекотки осталось. Более того, из-за отсутствия шерсти мы стали более чувствительны, вместо запланированной природой улыбки щекотка стала вызывать смех. И возможно, тут и возникла ее новая неожиданная функциональность: человеческие дети стали получать удовольствие и смеяться от ласк родителей, родители стали тискать детей и улыбаться им в ответ. А это стало ускорять и усиливать формирование альтруизма. Для того же чтоб человек не зацикливался на таком способе удовлетворения, природа позаботилась, чтобы по мере взросления ребенка характер ощущений менялся. В итоге смех от щекотки остается как необъяснимый для взрослого странный довесок. Если все это так, то получается, что своим разумом человек, возможно, отчасти обязан щекотке. Не правда ли, неожиданный вывод?

Потеря волос человеческим видом

Существует несколько теорий, объясняющих, что заставило человека потерять волосы на теле. Это и теория водной обезьяны, и теория избавления от паразитов, и предположение о перегреве и так далее. Все они, что называется, не от хорошей жизни. По сути, эти теории не могут объяснить главного — почему то, что хорошо для всех теплокровных животных, вдруг стало плохо для человека?

Если исходить из наших рассуждений о роли щекотки, то облысение человека уже не выглядит столь загадочно. Можно предположить, что именно случайная мутация, которая породила «лысую обезьяну», дала возможность проявиться новому качеству детской щекотки и на протяжении нескольких поколений создать особей с развитой эмоцией альтруизма, которые и дали начало человеческому роду. Потеря волос, возможно, и была тем спусковым механизмом, который «включил» щекотку и запустил эволюцию в направлении homo sapiens. Сначала щекотка сформировала более-менее устойчивый путь формирования базовых социальных эмоций. Далее эволюция, оттолкнувшись от достигнутого, создала чрезмерный плач и смех малышей, уже не связанный со щекоткой, добившись тем самым гарантированного развития нужных эмоций. Так что, похоже, пора ставить памятник щекотке, а заодно и первой «лысой обезьяне».

Наше утверждение, что все эмоции – это различные вариации страхов и предвкушений, — утверждение достаточно сильное. Отказываясь от того, что эмоции имеют наследственный характер, мы приходим к выводу, что все многообразие человеческих эмоций – результат воспитания. Тогда получается, что схожесть эмоций у различных людей – следствие того, что все мы имеем одинаковые ощущения, схожую структуру проекций зон коры, и того, что нас окружает более-менее однородный мир. В схожем окружении мозг каждого выделяет одни и те же обобщения, ответственные за основные переживания. Чтобы проиллюстрировать это утверждение, попробуем проследить, что лежит в основе социальных эмоций, то есть тех эмоций, которые во многом определяют отношения между людьми.

Когда ребенок только рождается, он уже способен реагировать на происходящее с ним. Главная его реакция – плач. Любой дискомфорт рефлекторно включает эту «детскую сирену». Родители, да и вообще любые взрослые испытывают от такого «уведомления» сильный дискомфорт и готовы сделать все, чтобы успокоить ребенка. Когда малышу хорошо, уголки его ротика сами собой растягиваются, образуя «праулыбку». Приблизительно к полутора месяцам эта улыбка становится четко выраженной, что невероятно радует родителей и вознаграждает их за заботу о ребенке. За всем этим несложно увидеть механизм, созданный природой для обеспечения нашей заботы о потомстве. Но в действительности происходящее значительно глубже.

Посмотрим на мир глазами малыша. К полутора месяцам у него как раз формируется зрение, структуры наружного коленчатого тела и первичной зрительной коры заканчивают свою «калибровку», ребенок начинает формировать зрительное представление об окружающем. И что он видит? Взрослые не просто окружают малыша и заботятся о нем. Они сами реагируют на его поведение. Они хмурятся и злятся, когда ребенок плачет, улыбаются, когда улыбается он, ласкают малыша в расчете на его радость и сами радуются в ответ. Для ребенка это все означает приобретение фундаментального опыта. В его памяти улыбки окружающих становятся признаком собственного состояния «хорошо». И напротив, хмурое лицо того, кто перед ним, фиксируется памятью как признак собственного состояния «плохо». В соответствии с нашей моделью эмоций, мимика окружающих начинает сама формировать состояние ребенка, то есть ребенку становится хорошо, когда ему улыбаются, и плохо — когда он видит или слышит признаки раздражения или агрессии.

Обратите внимание, что сама мимика изначально – это не копирование мимики взрослых, а генетически заложенные рефлекторные реакции. Так, даже слепые дети улыбаются в ответ на ласки и голос матери. А вот эмоциональная реакция на чужую мимику – это уже свойство памяти и следствие принципа формирования эмоций.

Но на улыбке обучение не заканчивается. Постепенно у ребенка формируются обобщения, которые определяют чужое состояние. Они соответствуют тому, когда другому хорошо и когда плохо. Эти обобщения строятся на различных признаках — мимике, интонации голоса, поведении. И поскольку они оказываются сильно коррелированы с соответствующей мимикой, то на них распространяется та же эмоциональная оценка. Как следствие, формируется память, которая выделяет эти обобщения в самостоятельные эмоции. Таким образом, мы приходим к двум фундаментальным социальным эмоциям:

• Альтруизм – мне хорошо, когда другим хорошо.
• Сопричастность – мне плохо, когда другим плохо.

Альтруизм

Понятие альтруизма ввёл французский философ и основатель социологии Огюст Конт. Он охарактеризовал им бескорыстные побуждения человека, влекущие за собой поступки на пользу других людей. Согласно Конту, принцип альтруизма гласит: «Живи для других» (Вик). Беррес Фредерик Скиннер пришел к аналогичному выводу: «Мы уважаем людей за их хорошие поступки только тогда, когда мы не можем объяснить эти поступки» (Вик). Бескорыстность альтруизма по Конту и необъяснимость по Скиннеру — это следствие того, что удовольствие доставляется непосредственно самим фактом того, что другому человеку хорошо, безотносительно какой-либо иной выгоды для нас. В результате формируются модели поведения, направленные на доставление удовольствия другим людям и получение через это собственного удовлетворения.

— А зачем нам аэропорт? Нам прямо ехать надо.

— Адрес хочу. Он раньше здесь работал.

— Кто?

— Один грузин, мой знакомый друг. Я ему напишу: «Здравствуй, Валик-джан». А он скажет: «Вах! Как меня нашёл, откуда?» Ему будет приятно. Когда ему будет приятно, я буду чувствовать, что мне тоже приятно. А ты говоришь — прямо.

— Меня в Орджоникидзе ждут.

— Знаешь, я тебе умный вещь скажу, но только ты не обижайся. Когда мне будет приятно, я так довезу, что тебе тоже будет приятно.

Георгий Данелия, фильм «Мимино»

Сопричастность

Аналогично с альтруизмом сопричастность заставляет нас воспринимать чужое переживание как свое. Мы дискомфортно чувствуем себя наблюдая чужие страдания и страдаем сами, если плохо нашим близким.

Фразу Экзюпери из «Маленького принца»: «Мы в ответе за тех, кого приручили», — можно понимать вполне буквально. Если кто-то стал для нас своим, то сопричастность заставит нас разделить с ним все его переживания.